Липовый цвет - Анна Рыжак

приличную сумму девчонке на операцию. Сразу как-то светлее стало на душе. Но чтобы постоянно кому-то помогать, нужны средства, а для этого надо работать. Но где? Кем? Если только вернуться домой к родителям.

Дверь в домик для паломников скрипнула, и я подумал, что это Владимир так быстро вернулся от сестры, но это был не он.

Это зашел отец Серафим.

– Благословите, батюшка.

– Господь благословит, Матвей, – его голос звучал как всегда умиротворенно, меня тут же накрыло волной спокойствия. Так было всегда, когда я находился рядом с ним. Даже не знаю, откуда он черпал эту удивительную энергию всеобъемлющей любви. – Владимира здесь нет? – продолжил он, оглядываясь по сторонам.

– Нет, он к сестре ушел ненадолго, – буркнул я.

– А ты почему такой хмурый? – улыбнулся отец Серафим, взял стул и сел рядом со мной. – На службу не пришел.

– Нет настроения.

– Молитвы читаешь, которые я тебе рекомендовал?

– Читаю, – выдохнул я.

Мы замолчали. Он рассматривал руки, то ли размышляя, как меня приободрить, то ли ожидая, пока я сам буду готов говорить с ним. Мне потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

– Все не так, отец Серафим… Здоровья нет, девушка, которая нравится, ответила отказом, родители контролируют каждый мой шаг. Все летит в тартарары! Я и сам не знаю, чего хочу. Что бы я ни пробовал – ничего не получается. Что же мне делать, батюшка?

– Давай помолимся Богу. Глядишь, и вразумит, – ответил он спокойно. – Кому как ни Ему знать, как для нас лучше?

Он открыл перед нами потрепанный молитвослов, который взял с книжной полки, и мы начали читать текст вместе. Чтобы было удобнее, отец Серафим остался сидеть рядом со мной. Сначала мне было стыдно молиться вместе с ним, но потом я вчитался, вдумался в смысл слов и вдруг почувствовал, что к глазам подступают слезы. Горячие ручьи горечи и бессилия заструились по щекам, огромные капли шлепали на плотную ткань толстовки и джинсов. Голову будто сжало железным обручем, а в горле и в носу першило. Не знаю, почему совместная молитва с отцом Серафимом вызвала такую реакцию моего тела. На некоторое время мне пришлось прерваться, чтобы проплакаться. Но отец Серафим продолжал читать. Я лишь всхлипывал рядом. В этот момент хотел только одного: чтобы Владимир не пришел и не увидел меня в таком жалком состоянии. Мой подбородок трясся, а губы стали солеными и мокрыми. Я судорожно втягивал воздух и также прерывисто выдыхал. Пробовал остановиться, прикусив нижнюю губу, но ничего не выходило. Поэтому я расслабился и дал волю чувствам. Несколько минут подряд рыдал, а когда закончил, почувствовал себя намного лучше, будто все мои беды – это абсолютная ерунда, что все решаемо. И снова присоединился к батюшке, читал вместе с ним текст охрипшим голосом. Я почувствовал, что меня Любят, просто за то, что я есть, и такой, какой есть. Я облегченно выдохнул, когда отец Серафим захлопнул книжицу. Он встал, поклонился перед иконой, перекрестился и меня перекрестил. Вернул молитвослов на книжную полку, а сам снова сел рядом.

– Не знаю, зачем Он вообще оставил меня в живых. Уж лучше бы я разбился на смерть, чем так! – сипло и еле слышно произнес я. – За что он так наказал меня?

– Вряд ли наказал… У Господа для нас уготованы только любовь и милость. Он послал тебе много скорбей, но этим тебя и спасает. Настоящее спасение души невозможно без переосмысления своей жизни и без искреннего раскаяния пред Богом за свои грехи, – отец Серафим вздохнул. – Пока человек голову себе не разобьет, они ни о чем думать не хочет. Ни о Вечности, ни о своих грехах… Как бы грустно это ни звучало, чаще всего к таким серьезным вещам как вера человека обычно приводит какое-нибудь несчастье или скорби, когда он проходит какие-то испытания. Жаль, конечно, что укрепление в вере обычно так происходит. Понаделав в жизни разных безобразий, мы не хотим терпеть очистительных покаянных скорбей. Одно дело – покаяние словом, другое – делом. Значит, тебе дан еще один шанс на исправление.

– Свои грехи я вам уже рассказал. А по жизни я абсолютно бесполезен. Я ни о чем не мечтаю, ничего не хочу. Пустышка. Не знаю, зачем вообще пришел в этот мир.

– У каждого есть своя маленькая миссия в этом мире. Не надо отчаиваться и задавать себе вопрос: зачем и кому я нужен? Все равно кому-то нужен, ты просто пока не знаешь об этом, – отец Серафим развел руками. – А вообще, весь смысл человеческой жизни заключается в том, чтобы мы просто любили друг друга.

– Моя любовь никому не нужна… Вот я люблю девушку. И что? Она меня не любит. Я за всю свою жизнь ни разу не слышал слово «нет», мне тяжело принять, что не все мои желания можно исполнить, я еще не научился переживать разочарование. Я ужасно зол и на себя, и на нее! На всех!

– Подари свою любовь через молитву о ней.

– Не знаю, смогу ли. Она меня очень обидела.

– В этом и есть вся сложность – относиться с терпением к тем, кто нас задел словом или делом. – Батюшка поднялся, чтобы уйти.

– Отец Серафим…

– Да?

– Знаете ли вы такие случаи, когда тяжело болеющий человек выздоравливал?

– Исцеления точно есть, когда и сам человек, и когда за него кто-то молится.

***

По пути в Абалак я вспомнил – зачем я вообще приехал сюда. Изначально в мои планы не входило влюбляться в кого-то, с кем никогда не будет совместного будущего. Целью моей поездки было побыть наедине с собой, привести чувства в равновесие, подумать о своей жизни и, возможно, получить исцеление. К чему я и планировал вернуться в ближайшее время.

Я смотрел в окно микроавтобуса: деревья и травы в полях покрыл первый снег, над поседевшими за ночь крышами деревенских домов тянулись дорожки печного дыма. Наступала зима. Мне никогда раньше не приходилось видеть столько полей, занесенных снегом: на зимние месяцы я по возможности уезжал в Испанию или Италию. Но здесь, в Сибири, было какое-то особое очарование. Величественно смотрелись соборы на высоких холмах, которые были видны даже издалека: сначала Софийско-Успенский, затем Свято-Знаменский монастырь. И небо… будто разрисованное сине-оранжевой акварелью.

Микроавтобус остановился возле каменных ворот мужского монастыря. Некоторые трудники вернулись из Липовки вместе с нами, они сразу отправились к дому для паломников, мы с Владимиром вышли последние. Мой взгляд почему-то зацепился за несколько незнакомых черных машин премиум-класса, стоящих на парковке, но потом я отвлекся на разговор с Владимиром и забыл про них.

– Как раз успели к вечерней службе, – он накидывал мой рюкзак себе на плечи.

– Неужели сегодня снова наша очередь читать псалтырь в часовне?

– Не знаю, – послушник улыбнулся. – Я как раз хотел зайти к настоятелю, сказать, что мы вернулись. Он и скажет. Со мной зайдешь к нему или тебя отвезти в комнату?

– Лучше в комнату. Что-то меня утомила дорога.

– Тогда идем.

Только вот в нашей келье меня ждал не самый приятный сюрприз. В коридоре по стойке смирно по обе стороны от двери стояли два бугая в дорогих брючных костюмах. Мы с Владимиром переглянулись и зашли внутрь. На моей кровати сидел отец, закинув ногу на ногу, и что-то писал в телефоне.

– А! Явился, – многозначительно сказал он. – Хорошо, что пришлось не так долго ждать, иначе мое настроение было бы еще хуже, чем сейчас. Собирайся, Матвей. Мы едем домой.

– Что ты тут делаешь?! – потрясенно произнес я.

– За тобой приехал! Думаешь, это какое-то затерянное место, которое невозможно найти?

Он встал с кровати, провел рукой по дорогому свитеру, поправил часы на левом запястье. Все в его образе кричало о деньгах.

– Мне остаться или я могу уйти к настоятелю? – осторожно поинтересовался Владимир.

– Иди, – вздохнул я. – Нам с отцом надо поговорить с глазу на глаз.

Владимир пожал руку отцу и вышел.

– Сейчас я никуда не поеду, – сразу предупредил его.

– Хочешь